|
:: История русской литературы
|
Главная >> Федор Михайлович Достоевский >> Роман "Братья Карамазовы"
|
Федор Михайлович Достоевский - Детство, Биография, Критика произведений, Творчество. назад
|
Роман "Братья Карамазовы"
Синтезом художественно-философских исканий Достоевского 70-х годов явился роман
"Братья Карамазовы". Действие его происходит в глухой провинции, в дворянской
семье Карамазовых. Русские писатели издавна искали и находили там цельные
характеры, чистые страсти, духовные связи между людьми ("ростовская" тема Л. Н.
Толстого). Но времена изменились. Не таков городок Скотопригоньевск под пером
Достоевского. Духовный распад проник уже и в патриархальную глушь. По сравнению
с предшествующими романами, в "Братьях Карамазовых" нарастает, набирает силу
разобщение, рвутся связи между людьми. "Всякий-то теперь стремится отделить свое
лицо наиболее, хочет испытать в себе самом полноту жизни, а между тем выходит
изо всех его усилий вместо полноты жизни полное самоубийство" - так определяет
состояние русского общества 70-х годов близкий автору герой романа - старец
Зосима. Семья Карамазовых под пером Достоевского - это Россия в миниатюре: она
начисто лишена теплых родственных уз. Глухая вражда царит между отцом семейства
Федором Павловичем Карамазовым и его сыновьями: старшим Дмитрием, человеком
распущенных страстей, Иваном - пленником распущенного ума,
незаконно-(*66)рожденным Смердяковым - лакеем по должности и по духу, и
послушником монастыря, Алешей, тщетно пытающимся примирить враждебные
столкновения, которые завершаются страшным преступлением - отцеубийством.
Достоевский показывает, что все участники этой драмы разделяют ответственность
за случившееся и в первую очередь - сам отец с профилем римлянина времен упадка
- символом разложения и распада человеческой личности. Современное общество
заражено тяжелой духовной болезнью - "карамазовщиной". Суть ее заключается в
доходящем до исступления отрицании всех святынь. "Я всю Россию ненавижу, Марья
Кондратьевна,- признается Смердяков.- В двенадцатом году было на Россию великое
нашествие императора Наполеона французского... и хорошо, кабы нас тогда покорили
эти самые французы: умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к
себе. Совсем даже были бы другие порядки-с". Тот же Смердяков "в детстве очень
любил вешать кошек и потом хоронил их с церемонией. Он надевал для этого
простыню, что составляло вроде как бы ризы, и пел и махал чем-нибудь над мертвою
кошкой, как будто кадил". "Смердяковщина" - лакейский вариант "карамазовщины" -
наглядно обнажает суть этой болезни: извращенную любовь к унижению, к
надругательству над самыми светлыми ценностями жизни. Как говорится в романе,
"любит современный человек падение праведника и позор его". Главным носителем
"карамазовщины" является Федор Павлович, испытывающий сладострастное наслаждение
от постоянного унижения истины, добра и красоты. Его плотская связь с дурочкой
Лизаветой Смердящей, плодом которой является лакей Смердяков,- циничное
надругательство над святыней любви. Сладострастие Федора Павловича - чувство
отнюдь не просто животное и далеко не безотчетное. Это сладострастие с идеею,
головное, сознательное, вызывающее, это своеобразная форма полемики с добром.
Карамазов вполне сознает всю низость своих побуждений и поступков, получая
циничное наслаждение в унижении добра. Его все время тянет к тому, чтобы
наплевать в святом месте. Он устраивает сознательно скандал в келье старца
Зосимы, а потом идет с теми же целями на обед к игумену: "Ему захотелось всем
отомстить за свои собственные пакости. "Ведь уж теперь себя не реабилитируешь,
так давай-ка я им еще наплюю до бесстыдства: не стыжусь, дескать, вас, да и
только!" (*67) "Карамазовщина" пронизала все поры современного общества в
верхних слоях и уже заражает лакейское их окружение. Иван не без карамазовского
цинизма предрекает смердяковым большое будущее на случай, когда в России "ракета
загорится", то есть случится революция: "Передовое мясо, впрочем, когда срок
наступит... Будут другие и получше... Сперва будут такие, а за ними получше".
Отличительным свойством "карамазовщины" является циническое отношение к
кормильцу нации - русскому мужику: "Русский народ надо пороть-с..." В
карамазовской психологии все высшие ценности жизни попираются ногами,
затаптываются во имя исступленного самоутверждения. В монастыре рядом со святым
старцем Зосимой появляется отец Ферапонт. Внешне этот человек стремится к
абсолютной "праведности", ведет аскетический образ жизни, истощает себя постами
и молитвами. Но в чем источник "праведности" Ферапонта, каков ее побудительный
мотив? Оказывается - это ненависть к старцу Зосиме и стремление возвыситься над
ним. Катерина Ивановна добра к своему обидчику Мите из глубокой, затаенной
ненависти к нему, из чувства уязвленной гордости. Добродетели превращаются в
исступленную форму самоутверждения, в великодушие эгоизма. Точно так же
эгоистически-великодушно "любит" человечество Великий инквизитор в сочиненной
Иваном легенде. В мире Карамазовых все связи между людьми извращаются, принимают
преступный характер, так как здесь каждый стремится превратить окружающих в
"подножие", в пьедестал для своего эгоистического "я". Мир Карамазовых един, но
"единство" это удерживается не добром, а взаимной ненавистью, злорадством. Это
мир, по которому пробегает цепная реакция преступности. Кто из сыновей является
убийцей отца? Иван не убивал, однако мысль о допустимости, дозволенности
отцеубийства впервые сформулировал он. Дмитрий тоже не убивал Федора Павловича,
но в порыве ненависти к отцу стоял на грани преступления. Убил отца Смердяков,
но лишь доведя до логического конца мысли, брошенные Иваном, и страсти, бушующие
в озлобленной душе Дмитрия. В мире Карамазовых принципиально не восстановимы
четкие моральные границы преступления: все в разной мере, но виноваты в
случившемся, потенциальная преступность царит в общей атмосфере взаимной
ненависти и ожесточения. Виновен каждый человек в отдельности и все вместе, или,
как говорит старец Зосима, "воистину каждый перед (*68) всеми за всех и за все
виноват, помимо грехов своих". "Помни особенно, что не можешь ничьим судьею
быти. Ибо не может быть на земле судья преступника, прежде чем сей судья не
познает, что и он такой же точно преступник, как и стоящий перед ним, и что
он-то за преступление стоящего перед ним, может, прежде всех и виноват".
"Карамазовщина", по Достоевскому,- это русский вариант болезни всего
европейского человечества, болезни цивилизации. Причины ее заключаются в утрате
цивилизованным человечеством сверхличных нравственных ценностей, в грехе
"самообожествления". Вся верхушка русского общества, вслед за передовой частью
западноевропейского, обожествляет свое "я" и разлагается. Наступает кризис
гуманизма, который в русских условиях принимает формы особенно откровенные и
вызывающие: "Если вы желаете знать,- рассуждает Смердяков,- то по разврату и
тамошние, и наши все похожи. Все шельмы-с, но с тем, что тамошний в лакированных
сапогах ходит, а наш подлец в нищете смердит и ничего в этом дурного не
находит". Истоки западноевропейской и русской буржуазности Достоевский видел не
в экономических законах развития общества, а в духовном кризисе современного
человечества, причины которого в "усиленно сознающей" себя личности, утратившей
веру, выпрямляющий человека нравственный идеал. По формуле Ивана Карамазова,
"если Бога нет, то все позволено". Кризис безверия захватил не только светские,
но и церковные круги. В главе "Pro и contca" устами Ивана Карамазова Достоевский
развертывает беспримерную в истории атеизма критику консервативных сторон
исторического христианства. Герой доказывает несовместимость пассивного принятия
трех опорных точек религии (акта грехопадения, акта искупления и акта вечного
возмездия за добро и зло) с нравственным достоинством человека. Согласно
христианскому воззрению все человечество ответственно за грех родоначальников
своих, Адама и Евы, изгнанных Богом из рая. Поэтому земная жизнь является
искуплением первородного греха, юдолью страдания, духовных и физических
испытаний и невзгод. Христианин должен терпеть и смиренно переносить эти
испытания, уповая на Страшный суд в загробной жизни, где каждому будет воздано
Высшим Судьей за добро и зло. В фундаменте христианского миросозерцания есть
соблазн фаталистического, пассивного приятия всех унижений и обид, соблазн
нравственного самоустранения от господствующего на земле зла. Иван, зная этот
христианский соблазн и опираясь на него, предла-(*69)гает послушнику Алеше
неопровержимые, по его мнению, аргументы, направленные против "мира Божия". Это
страшные, потрясающие душу рассказы о действительных фактах страдания детей.
Иван задает Алеше трудный вопрос о цене будущей "мировой гармонии", о том, стоит
ли она хотя бы одной слезинки ребенка. Может быть, есть Бог и есть будущая
гармония в царстве Его, но Иван не хочет быть в числе избранников и "билет" на
вход в царство Божие почтительно возвращает Творцу вселенной. Факты страдания
детей, которые приводит Иван, настолько вопиющи, что требуют немедленного
отклика, живой, активной реакции на зло. И даже "смиренный послушник" Алеша не
выдерживает предложенного Иваном искушения и в гневе шепчет: "Расстрелять".
Расстрелять того генерала, который по жуткой прихоти затравил псами на глазах у
матери ее сынишку, случайно подбившего ногу любимой генеральской собаке. Не
может сердце человеческое при виде детских слез и мольбы к Боженьке успокоиться
на том, что они необходимы в этом мире во искупление грехов человеческих. Не
может человек оправдать детские страдания упованиями на будущую гармонию и
райскую жизнь. Слишком дорогая цена для вечного блаженства! Не стоит оно и одной
слезинки невинного ребенка! Иван действительно указывает христианской религии на
вопросы, трудно разрешимые для сердца человеческого. Причем с его аргументами
против страдания детей солидарен и сам Достоевский. Видно, что в определенной
мере писатель разделяет бунтарский пафос Ивана. В какой? Попытаемся разобраться
и понять. Достоевский отрицает вслед за Иваном религиозно-фаталистический взгляд
на мир, свойственный консервативным кругам русских церковников и их идеологов
(вспомним учение Константина Леонтьева). Достоевский против самоустранения
человека от прямого участия в жизнестроительстве более совершенного "мира сего".
Вслед за Иваном он настаивает на необходимости живой реакции на зло, на
страдания ближнего. Писатель критически относится к оправданию страданий актом
грехопадения, с одной стороны, и будущей гармонией, будущим Страшным судом, с
другой. Человек, по Достоевскому, призван быть активным строителем и
преобразователем этого мира. Поэтому писателя не устраивает в бунте Ивана не
протест против страданий детей, а то, во имя чего этот протест осуществляется.
При внимательном и вдумчивом прочтении романа можно заметить в логике Ивана
Карамазова существенный, типично (*70) "карамазовский" изъян. Приводя факты
страдания детей, Иван приходит к умозаключению: вот он каков, мир Божий. Но
действительно ли в своем богоборческом бунте Иван воссоздает объективную картину
мира? Нет. Это не та картина, где добро борется со злом. Это коллекция с
карамазовским злорадством подобранных фактов страданий детей на одном полюсе и
жестокости взрослых на другом. Иван несправедливо и предвзято судит о мире
Божием, он слишком тенденциозен и, подобно Раскольникову, несправедлив.
Исследователи Достоевского заметили, что суд Ивана перекликается в романе с тем
судом, который следователь и прокурор ведут над Дмитрием Карамазовым и где
приходят к заключению, что именно он - отцеубийца. Эта связь в самом характере,
в самой методе следствия. Как фабрикуется ложное обвинение Дмитрия в
преступлении? Путем тенденциозного (предвзятого) подбора фактов: следователь и
прокурор записывают в протокол лишь то, что служит обвинению, и пропускают мимо
ушей то, что ему противостоит. К душе Мити слуги официального закона относятся
так же несправедливо и безжалостно, как Иван к душе мира. Светлому духу, который
удержал Митю на пороге преступления, следователь не поверил и в протокол это не
внес. В обоих случаях суд строится на упрощенных представлениях о мире и душе
человеческой, об их внутренних возможностях. Согласно этим упрощенным
представлениям душа взрослого может исчерпываться безобразием и злодейством. И
для Ивана Митя - только "гад" и "изверг". Но вот суждение о Мите другого,
близкого к нему человека: "Вы у нас, сударь, все одно как малый ребенок... И
хоть гневливы вы, сударь, но за простодушие ваше простит Господь". Оказывается,
ребенок есть и во взрослом человеке. Не случайно неправедно осужденный Дмитрий
говорит: "Есть малые дети и большие дети. Все - дите". Так и в мире нет детей
самих по себе и взрослых самих по себе, а есть единая, живая, неразрывная цепь
человеческая, где "в одном месте тронешь, в другом конце мира отдается". И если
ты действительно любишь детей, то должен любить и взрослых. Наконец, к
страданиям взрослых, которых Иван обрекает на муки с равнодушием и затаенной
злобой, неравнодушны именно дети. Смерть Илюшечки в романе - результат душевных
переживаний за отца, оскорбленного Митей Карамазовым. Итак, Достоевский не
принимает бунта Ивана в той мере, в какой этот бунт индивидуалистичен. Начиная с
любви к детям, Иван заканчивает презрением к человеку, а значит, (*71) и к детям
в том числе. Это презрение к духовным возможностям мира человеческого
последовательно завершается в сочиненной Иваном "Легенде о Великом инквизиторе".
Действие легенды совершается в католической Испании во времена инквизиции. В
самый разгул преследований и казней еретиков Испанию посещает Христос. Великий
инквизитор, глава испанской католической церкви, отдает приказ арестовать
Христа. И вот в одиночной камере инквизитор посещает Богочеловека и вступает с
ним в спор. Он упрекает Христа в том, что тот совершил ошибку, когда не
прислушался к искушениям дьявола и отверг в качестве сил, объединяющих
человечество, хлеб земной, чудо и авторитет земного вождя. Заявив дьяволу, что
"не хлебом единым жив человек", Христос не учел слабости человеческие. Массы
всегда предпочтут "хлебу духовному", внутренней свободе, хлеб земной. Человек
слаб и склонен верить чуду более, чем возможности свободного мироисповедания. И
наконец, культ вождя, страх перед государственной властью, преклонение перед
земными кумирами всегда были типичными и останутся таковыми для слабого
человечества. Отвергнув советы дьявола, Христос, по мнению инквизитора, слишком
переоценил силы и возможности человеческие. Поэтому инквизитор решил исправить
ошибки Христа и дать людям мир, достойный их слабой природы, основанный на
"хлебе земном, чуде, тайне и авторитете". Царству духа Великий инквизитор
противопоставил царство кесаря-вождя, возглавившего человеческий муравейник,
казарменный коммунизм, стадо обезличенных, покорных власти людей. Царство
Великого инквизитора - государственная система, ориентирующаяся на
посредственность, на то, что человек слаб, жалок и мал. Однако, доводя логику
Великого инквизитора до парадокса, автор легенды обнаруживает ее внутреннюю
слабость. Вспомним, как Христос отвечает на исповедь инквизитора: "он вдруг
молча приближается к нему и тихо целует его в бескровные девяностолетние уста".
Что значит этот поцелуй? Заметим, что на протяжении всей исповеди Христос молчит
и это молчание тревожит Великого инквизитора. Тревожит, потому что сердце
инквизитора не в ладу с умом, сердце подсказывает односторонность его философии.
Не случайно он развивает свои идеи как-то неуверенно, в настроении подавленном и
грустном. А чуткий Христос подмечает этот внутренний разлад. На словах
инквизитор невысокого мнения о возможностях человека. Но в самой ожесточенности
бичевания "жалких человеческих существ" есть тайное (*72) ощущение слабости
собственной логики, сердечное знание более высоких и идеальных стремлений. Лишь
разумом инквизитор заодно с дьяволом, сердцем же он, как все Карамазовы,- с
Христом! Такой же жалости и сострадания достоин и сам Иван, творец легенды. Ведь
и в его отрицаниях под корою индивидуализма и карамазовского презрения теплится
скрытая любовь к миру и мука раздвоения. Ведь суть "карамазовщины" как раз и
заключается в полемике с добром, тайно живущим в сердце любого, самого
отчаянного отрицателя. Потому же Иван, сообщивший "Легенду" Алеше, твердит в
исступлении: "От формулы "все позволено" я не отрекусь, ну и что же, за это ты
от меня отречешься, да, да?" Алеша встал, подошел к нему молча и тихо поцеловал
его в губы. "Литературное воровство! - вскричал Иван, приходя вдруг в какой-то
восторг,- это ты украл из моей поэмы!" Стихии карамазовского распада и
разложения в романе противостоит могучая жизнеутверждающая сила, которая есть в
каждом, но с наибольшей последовательностью и чистотой она воплощается в старце
Зосиме и его ученике Алеше. "Все как океан, все течет и соприкасается, в одном
месте тронешь, в другом конце мира отдается",- утверждает Зосима. Мир говорит
человеку о родственной, тесной, интимной зависимости всего друг от друга.
Человек жив ощущением этой родственной связи. Бессознательно, от высших сил мира
он этим чувством наделен, оно космично по своей внутренней сути: "Бог взял
семена из миров иных и посеял на сей земле и взрастил сад свой, и взошло все,
что могло взойти, но взращенное живет и живо лишь чувством соприкосновения
своего таинственным мирам иным; если ослабевает или уничтожается в тебе сие
чувство, то умирает и взращенное в тебе. Тогда станешь к жизни равнодушен и даже
возненавидишь ее. Мыслю так". Карамазовский распад, по Достоевскому,- прямое
следствие обособления, уединения современного цивилизованного человечества,
следствие утраты им чувства широкой вселенской связи с миром горним и высшим,
превосходящим животные потребности его земной природы. Отречение от высших
духовных ценностей ведет человека к равнодушию, одиночеству и ненависти к жизни.
Именно по такому пути идут в романе Иван и Великий инквизитор. На этот же путь
вступает противник Зосимы, монах Ферапонт. Достоевский считает, что и
консервативная часть духовенства тоже теряет великое чувство родственной любви к
миру. Не случайно идеалом официального монашеского жи-(*73)тия является
отрешенная от мира святость, идея личного спасения. Другой идеал утверждает в
романе старец Зосима и стоящий за ним Достоевский. Религиозный подвижник здесь
уходит не ради спасения своей души от мирских страданий и бед в монастырское
уединение, не стремится к полной изоляции. Напротив, он тянется в мир, чтобы
родственно сопереживать вместе с людьми все грехи, все зло мирское. Его доброта
и гуманность основаны на вере в божественное происхождение каждого человека. Нет
на земле такого злодея, который бы тайно не чувствовал великую силу добра. Ведь
и сладострастие Федора Павловича Карамазова вторично: его исток в полемике с
добром и святыней, тайно живущими в душе даже такого пакостника. Именно потому,
что Божественная сущность есть в каждом из людей, доброта подвижников
Достоевского демократична до утопического максимума: "Все пойми и все прости.
Чтобы переделать мир по-новому, надо, чтобы люди сами психически повернулись на
другую дорогу. Раньше, чем не сделаешься в самом деле всякому братом, не
наступит братства. Никогда люди никакою наукой и никакою выгодой не сумеют
безобидно разделиться в собственности своей и в правах своих. Все будет для
каждого мало, и все будут роптать, завидовать и истреблять друг друга. Вы
спрашиваете, когда сие сбудется. Сбудется, но сначала должен заключиться период
человеческого уединения... Но непременно будет так, что придет срок и сему
страшному уединению, и поймут все разом, как неестественно отделились один от
другого... Но до тех пор надо все-таки знамя беречь и нет-нет, а хоть единично
должен человек вдруг пример показать и вывести душу свою из уединения на подвиг
братолюбивого общения, хотя бы даже и в чине юродивого. Это чтобы не умирала
великая мысль". Достоевский высказывает еретическую с точки зрения
консервативной религиозности мысль, что и отрекшиеся от Христа люди, и бунтующие
против него в существе своем того же самого Христова облика. "Да и греха такого
нет, и не может быть на всей земле, какого бы не простил Господь воистину
кающемуся". Отсюда идет поэтизация Достоевским святости этой земной жизни. Алеша
говорит Ивану: "Ты уже наполовину спасен, если жизнь любишь". Отсюда же - культ
"священной Матери - сырой земли": "не проклято, а благословенно все на земле".
(*74) Такая философия далека от византийских, суровых догматов, согласно которым
мир во зле лежит, а идеал жизни христианина - отрешенная от мира святость. "Все
эти надежды на земную любовь и на мир земной можно найти и в песнях Беранже, и
еще больше у Ж. Занд",- упрекал Достоевского К. Леонтьев. Все это далеко, очень
далеко, по Леонтьеву, от истинного православия, которое считает "горе,
страдания, обиды" - "посещением Божиим". Достоевский же "хочет стереть с лица
земли эти полезные обиды". Мир и благоденствие человечества на земле, по
Леонтьеву, вообще невозможны: "Христос нам этого не обещал". Христос
Достоевского близок не ортодоксально-церковному, а народному пониманию: он
щедрее и человечнее того Христа, которого канонизировала консервативная
церковность. В личности Христа Ф. М. Достоевский видел некий намек на отдаленное
будущее всего человечества. Это высший идеал, к которому стремится и которого
достигнет человек. Но не в одиночку, а всем миром, общими усилиями человечество
приблизится к нему через родственную, братскую любовь всех людей друг к другу и
к общей их матери-природе.
|
назад
|
:: История зарубежной литературы
|
